Шекспир мне друг, но истина дороже - Татьяна Устинова

Озеров подтащил стул, уселся и посмотрел Ляле в лицо.

– Да ничего, ничего, – сказал сосед бодрым голосом, – уже отошла маленько. Вчера поплоше была! И как назло целая делегация из театра здесь обреталась, насилу выставил их!..

– Юриваныч навещал, – сказала Ляля и улыбнулась Озерову. – И девочки с ним.

– Ольга Михайловна, нам нужно выяснить, кто и зачем поджег ваш дом. Вы меня извините, но придется об этом поговорить. Всерьез.

– Это точно, – поддакнул сосед. – Дела как сажа бела, серьезней некуда. Разжарить яичницу-то, Максим?

– Я не хочу.

– А пацан?

– Федь, хочешь яичницу?

Величковский, явившись из кухни, покосился на Лялю и сказал, что яичницу хочет.

– Чего вы от меня ждете? – тихо спросила Ляля у Озерова. – Я правда… плохо помню, что случилось. И не знаю, кто это был. Кто-то… страшный. Он разжимал мне зубы, и у него были такие… лапы, все в шерсти. Он залез мне в рот. Шерсть кололась…

Лицо у нее повело, зашевелились губы, задвигалось горло, лоб как будто моментально пленкой подернулся. Отбросив платок, она выскочила из-за стола, опрокинула стул… Где-то в глубине дома хлопнула дверь.

Мужчины помолчали, стараясь не встречаться глазами.

– То и дело бегает, – наконец выговорил Егор. – Рвет ее все время.

– Перчатки, – негромко сказал Федя из угла. – Человек был в шерстяных перчатках. Похоже?..

Оба – и Озеров, и сосед, – на него оглянулись.

– Слышь, пацан, ты молодец! – удивился Егор. – А она все – шерсть, шерсть какая-то!.. Я уж и не знал, что думать.

Ляля вернулась не скоро. Тихонько вошла, осторожно ступая в мягких валенках, села на прежнее место, сгорбилась и сунула руки между коленей. Сосед накинул ей на плечи платок.

– Ольга Михайловна…

– Зовите меня Лялей, – попросила она, не поднимая глаз. – Вы же раньше так меня звали и сейчас зовите! Это будет правильно. Вы мне жизнь спасли.

И сделала странную гримасу, как будто сомневалась, что ее стоило спасать.

Озеров вдруг рассердился. До этой секунды он изо всех сил жалел ее, придумывал, как бы поаккуратнее расспросить, чтоб не будить страшных воспоминаний и не вызвать кошмаров, а тут – рассердился.

…Тебя по-прежнему не интересует твоя жизнь – и смерть! – потому что они перестали интересовать артиста Земскова?.. Тебе не важно, кто именно и за что пытался тебя убить, да еще так страшно, потому что это не важно для артиста Земскова?! Ты готова сгореть заживо только потому, что этот самый артист тебя не любит?!

– Мы считаем, – начал Озеров неприятным голосом, – что человек, который на вас напал, был в шерстяных перчатках. Это именно человек, а не дьявольское отродье!.. Он дал вам выпить какой-то химии, допустим, сильнодействующее снотворное!.. Вы начали засыпать, а он поджег ваш дом и ушел. Я хочу знать, кто это был. Я хочу знать, зачем он это сделал. Думайте, Ляля. Давайте, давайте!

– Я не знаю, – пробормотала она испуганно и моргнула. – Я не знаю, правда.

– Врагов у вас нет, – продолжал Озеров. – Нет врагов, Георгий Алексеевич?

– Да какие у нее враги, Максим?! Она… посмотри на нее! Цветок ромашка она, а ты говоришь – враги.

– Тем не менее вы почти стали вторым трупом во всей этой милой истории. Случайность спасла. Вы это осознаете?.. Или не очень?

Федя Величковский подошел и осторожно тронул начальника за плечо. Он не понимал, из-за чего тот так взбеленился. Озеров не обратил на него внимания.

– Если мы не поймем, что происходит, он вернется и доделает дело, то есть убьет. Я не знаю, сожжет вас или, может, зарежет. А Егора рядом не случится, он же не может всю оставшуюся жизнь караулить у вас под дверью!

– Ты… полегче, Максим, – хмуро попросил сосед.

– Куда уж легче, – все сильнее заводился Озеров. – Федь, не сопи! Ляля, а вы не выпучивайте на меня глаза! Я не говорю ничего сверхъестественного! Вам отведено определенное место в спектакле. Вы играете какую-то роль, по всей видимости, жертвы. Вам в кабинет подкинули ключи Верховенцева, примитивный ход, согласен, но если бы Федя не дул постоянно чай, я бы не знал, что накануне в вашем буфете не было никаких ключей! Это первый эпизод. Встык следует второй эпизод – вас пытаются сжечь заживо в собственном доме! Это уже очень серьезно, и мы должны понять, кто и зачем это делает. Вы кто, Ляля?

Она помолчала, рассматривая Озерова, потом выговорила медленно:

– Я?.. Заведую литературной частью. Читаю книги и рукописи. Зарплату получаю в кассе. Всю жизнь живу здесь. То есть не совсем здесь, а по соседству…

– То есть вы – это вы, никаких секретов, тайн и подводных течений. Ничего особенного с вами никогда в жизни не случалось, вы не находили клад, не продавали иностранной разведке секретных документов, не получали в наследство берилловую диадему!.. Самое примечательное событие последнего времени – крах любви! Любовник вас бросил. Правильно я понимаю?

– Максим, полегче, я сказал!.. – рыкнул сосед.

Она начала медленно краснеть. Неровные пятна проступили на шее и на щеках, как будто Лялю нахлестали крапивой.

– Может, в вашем доме должны были сгореть какие-то улики, не только вы? Может, у вас что-то пропало? Может, вы что-то видели и забыли? Или слышали и не поняли? Думайте, Ляля, ну!.. Вспоминайте!..

– Отвяжись от нее, – процедил Атаманов.

Озеров вскочил и немного походил по комнате туда-сюда, сунув руки в карманы брезентовых штанов, бывших Фединых.

– Так не получается, – сказал он сам себе и остановился. – Хорошо, давайте попробуем по-другому. Рассказывайте, как вы жили после… убийства Верховенцева. И после того, как от вас ушел Земсков. Что делали, куда ходили, с кем разговаривали. Может, к вам приходил кто-то из театра?..

– Так он и приходил, Земсков этот, – буркнул сосед. – Вещи забирал, да, Ляль?.. Я его с крыльца спихнул, он больше и не приходил.

– Я… не знаю, Максим… Все было как всегда. Из театра домой, утром опять в театр. Ну, пьесу читали, вы знаете. Ключи эти проклятые в чашке нашли. Господи, стыд какой… Но я правда не знаю, как они туда попали!.. Я ключей не брала и денег из сейфа не брала…

Федя хотел что-то сказать, сунулся было, но промолчал.

– Письмо потерялось, – помолчав, добавила Ляля. – Я его долго писала. А потом оно потерялось.

– Какое письмо?

Она посмотрела на Озерова несчастными глазами.

– Я Ромке написала письмо, – сказала она, и красные пятна залили виски и лоб. Говорить ей было трудно и стыдно. – Ну, чтобы он… не уходил. То есть чтоб вернулся. А то я… погибну. Я его на работе писала, в театре. А потом не нашла.

– Письмо… в виде письма? – уточнил Озеров. – То есть вы писали не на компьютере, а ручкой на бумаге, да?

Ляля кивнула. Атаманов шумно, как лошадь, выдохнул.

– А больше из театра к вам никто не приходил? – все-таки встрял Федя. – Ну, кроме Романа?

Ляля отрицательно покачала головой.

– И сумка куда-то делась, – добавила она, шмыгая носом. – Моя сумка, с которой я на работу хожу. В ней кошелек, бумажки разные. Пропуск в театр, у нас иногда проверяют, как на дядю Васю бдительный стих найдет. Мы с Егором ходили в мой дом, хотели забрать, а ее нет.

Озеров задумался.

– А где она обычно стоит?

– В прихожей на тумбочке. Я утром беру, когда на работу ухожу, а вечером обратно ставлю. И ее нет. Может, сгорела?..

– В прихожей не горело.

– Ну чего яичницу-то? – спросил Егор. – Разжарить?

– Сейчас, – быстро выпалил Федя, тараща шоколадные глаза. – Яичницу – отлично, яичница – просто прелесть что такое. Георгий Алексеевич, вы жарьте, а я сию минуту!..

Он напялил куртку и выскочил за дверь. Озеров посмотрел ему вслед.

– А вы сами… собирали вещи Романа, Ляля?

Она закрыла лицо руками, но спохватилась и положила ладони на колени.

– Он сказал, что хочет есть. Я думала, он вернулся, ко мне вернулся, а потом оказалось, что пришел за вещами. Я из кухни вышла, а Ромка уже… с пакетом…

Тут вдруг в окно постучали, и они все трое разом оглянулись. За стеклом маячил Величковский в войлочной шапке «Пар всему голова».

– Максим Викторович, можно вас на минуточку? – приглушенно прокричал Федя из-за стекла, козырьком приставив ладонь к шапке.

– Я сейчас.

На улице было белым-бело, тонкая снежная пыль висела между деревьями, и небо казалось высоким, ледяным. Озеров зажмурился от этого белого ледяного света.

– Слушайте, – затараторил Федя ему в ухо, – надо сходить в ее дом и все там проверить.

– Что мы можем проверить?

– Ну, например, где эта ее сумка! И потом, может, там посреди комнаты канистра с бензином стоит, а?! И на ней отпечатки пальцев?

– Федь, не ерунди.

Но тем не менее спустился с крыльца, и они зашагали вдоль забора к калитке – впереди Максим, за ним Федя. Федор все наклонялся вперед, чтоб быть поближе к озеровскому уху.